Разное ИСТОРИЯ СССР ДЛЯ ЯСТРЕБА И КОЗЫ Алексей Поликовский Старые машины не умирают.Они переселяются в свой особенный автомобильный рай Михаил Красинец выскакивает из кабины рыжего раздолбанного «Москвича». Он в черном кепи, украшенном всеми надписями сразу: тут тебе и Ford, и Hewlett-Packard, и золотой значок в виде автомобиля. Он в ярко-желтой майке с надписью Rio, в черных штанах и белых кроссовках. У него русые волосы, маленькие баки и красноватое лицо. Он возбужден. Только что в десяти километрах отсюда, в городе Чернь, он отбил у охотников за металлоломом уже купленный ими за тысячу рублей старый ГАЗ-69. Денег выкупить «газик» у него нет, и поэтому он пообещал варварам — «это враги моего дела!» — четыре тонны металлолома. Да, но где взять четыре тонны железа в бескрайних полях, над зеленой равниной и узкой рекой? Он бросает быстрый взгляд на высокое дерево, живописно растущее на краю косогора: «Эх, если б деревья можно было сдавать в металлолом...». Здесь, в заброшенной деревне в трехстах километрах от Москвы, Михаил живет с женой Мариной, тремя котами и тремя псами в старом доме, на котором висит самодельная вывеска: «Автомузей Черноусово». Во втором доме, где когда-то был сельский клуб, у него склад запчастей. Склада не хватает, горы покрышек, крыльев, бамперов свалены в зарослях сорняков. На дорожке в траве стоит волговский движок. У дома собачья будка, на ней выведено широкой малярной кистью грозное: «Укушу», но стоит мне повернуться к тявкающей собаке, как она тут же прячется в будку. Cобачку зовут Мухтар, а еще есть большой рыжеватый Ворчун, пробегающий мимо нас с видом сильно занятого вельможи. Из котов мне представляют только Тишку, который ловит между «Волг» и «Побед» полевых мышей. Он сердито смотрит на нас. Приперлись, понимаешь, и мешают коту заниматься делом! В поле рядом с домом стоят сотни автомобилей. Если точно, то их 260. Они стоят под огромным голубым небом, в высокой траве, овеваемые теплым ветром, тихие и умиротворенные. Я иду вдоль рядов и заглядываю в кабины. Солнце выжигает из пластмассы эфирные масла, пластмасса осыпается, и в результате от рулей остаются хрупкие, тонкие скелеты. Приборные панели у некоторых машин вспучены, как будто их жгли огнем. Сиденья в пыли, кузова в ржавчине, ручки переключения скоростей безжизненно торчат. Сквозь колесо грузовика прорастает нежный росток крапивы. Здесь, в огромном поле у деревни Черноусово, над узкой речкой Чернь, собрался весь советский автопром: «Москвичи», «Победы», «Волги», «ГАЗы», «Запорожцы». Разбитый конкурентами с Запада и Востока, униженный и презираемый, лишившийся народной любви и государственной поддержки, он перебрался сюда, в эти райские зеленые поля. Михаил Красинец выстроил автомобили рядами, в хронологическом порядке: десятки моделей, масса вариантов и модификаций. Идя вдоль длинных автомобильных рядов, я запутываюсь ногами в траве и спотыкаюсь об ухабы, а он говорит мне с деловитой торжественностью: «Мы стоим с вами на территории, которая называется «Галерея «Москвич»!». Эрудиция его безгранична. Он на память знает буквенные и цифровые обозначения всех машин и их агрегатов и про любую железку может сказать, с какого месяца и года и по какой она выпускалась. «В декабре сделали первые шесть машин», — сообщает он таким тоном, словно речь идет о конце прошлого года, но на самом деле он имеет в виду 1947-й. Он поднимает капоты — один за другим — и объясняет про карбюраторы, генераторы, стартеры, аккумуляторы. Я удивляюсь, узнав, что прежде в автомобилях было шестивольтовое электрооборудование, он тут же сообщает: «Шестивольтовое оборудование шло до мая 1956 года». Еще больше я удивляюсь, узнав, что в старых советских машинах было четыре педали: четвертой крутили стартер, одновременно поворачивая ключ в замке зажигания. Я смотрю на колесо, Михаил сообщает: «Резина родная 1954 года, завода НИИШП», садится на корточки, нежно глядит на нее и при этом ни на секунду не прекращает своей лекции. Дом в заброшенной деревне Черноусово онкупил одиннадцатьлет назад. «Дом этот я купил за 2500 советских рублей. Через год бутылка водки стала столько стоить! Все вышло очень удачно!». Покупку он совершил после того, как однажды ночью его коллекция старых советских автомобилей (тогда их было 15) потерпела страшный урон от идиотов, расчищавших московские дворы от мусора. Он тогда понял, что в Москве, где люди перегрызают друг другу глотки за метры площади, ему с его коллекцией не выжить. Он продал квартиру за 36 тысяч долларов и бегло сообщает расклад: «Девять тысяч я сразу отдал, долги. Тысячу дал другу, ну он так и не вернул. Потом я купил «Чайку» за 6200 долларов… ровно столько стоила тогда «шестерка-Жигули»… и тут же унес ноги из Москвы. Там глубокие капканы!». Эта черная «Чайка» с мотором в 5526 кубических сантиметров и весом в 2400 кг — украшение его коллекции. Но не единственное. В поле, которое представляется Михаилу собранием автомобильных галерей, собрано множество раритетов. Где еще увидишь полноприводный «Москвич» и полноприводную «Победу» на высоких колесах с мощным протектором? Где пощупаешь руками ГАЗ-51 с деревянными дверями, произведенный на заводе им. Молотова? Где еще увидишь «Москвич 412 П» — праворульную версию машины, созданную для Англии? «Приборы в милях оцифрованы», — распахивая дверцу, гордо сообщает он. «Пластик не коробится, потому что импортный». А это что такое? На краю поля, вне ряда, сама по себе, стоит машина с незнакомым силуэтом. Это проект 355, разработанный на АЗЛК в начале семидесятых, но так и не пошедший в серию. Машина двадцать лет простояла в дальнем сарае полигона НАМИ, а когда сараи стали чистить, ее отдали на завод-прародитель. Но на умирающем АЗЛК машину ждал неласковый прием. Директор завода велел порезать ее на металлолом, но тут, по счастью, мимо проходил Михаил Красинец. «Я как ее увидел, офигел! Резать на металлолом? Ни за что! А что вы за нее хотите? Нам нужен мотор для ГАЗ-21. Есть у тебя? Есть! А у меня его, конечно, не было, но я побежал и достал». Солнечный день в разгаре. С косогора видны зеленые луга и живая лента реки. Близко от нас — можно добросить камешком — кружит ястреб, высматривая мышь в траве. Три козы вышли из кустов и легли на пыльной дороге. Лежат и слушают, что говорит Михаил. Он рассказывает о себе и своих жизненных приключениях с быстрой, едва заметной усмешкой. Он работал и в ДОСААФ, где «мелкую зарплату получал», и на АЗЛК, увлекался автоспортом, участвовал в кольцевых гонках и даже однажды одолжил свой шлем знаменитому гонщику Успенскому, у которого теперь свой бизнес и собственная раллийная команда. Михаил тоже пытался заниматься бизнесом: вложил в одну фирму 300 тысяч рублей и тут же все потерял. Вот и весь бизнес. Рассказывая об этом, он пытается открыть капот очередной машины, но капот заклинило, он не открывается, зато отваливается подфарник. Не переставая говорить, он садится на корточки и аккуратно ставит его на место: «Металлоломщики сломали! Они ломают, а я созидаю!». Ах да, еще он работал в Москве таксистом на «Волге» 1976 года выпуска, которую ему подарили для коллекции. Ему вообще часто отдают старые советские автомобили. Синий милицейский ГАЗ-51А 1968 года, с красной полосой и красными колесами — ему, например, подарок со свалки, от людей, владеющих ею. Многих дарителей уже нет в живых, и он говорит о них, указывая на машину: «Помер человек, а слава живет! Вот так собирается коллекция!». Михаил говорит четыре часа подряд.Мне пора уже уезжать в Москву, а он еще не закончил. В нем есть легкий, едва уловимый страх: мне кажется, он боится, что я уеду, не досмотрев все 260 его автомобилей. И еще ему надо обязательно сказать важные вещи. Не мне — миру. Он подводит меня, как на аркане, к очередной выбранной им машине и заякоривает у бампера. Стой, слушай! Слушай, что говорит тебе человек, который называет себя «директором большого дела». Слушай, постигай то, что говорит тебе человек, в середине своей жизни обретший страсть и любовь. Это любовь к старому проржавленному железу, которое он всеми правдами и неправдами тащит из Москвы и других городов в свое поле, это страсть к прекрасным советским машинам, уже исчезающим из жизни. Здесь, в поле, заросшем высокой травой, на глазах у ястреба и козы, в дружеском присутствии собак и котов, он создает свой мечтательный мир, невидимый для профанов и болванов. Что видят они? Сумасшедшего, свозящего на поле и берег реки Чернь ржавое недвижное железо. Что видит он? Прекрасные галереи, возносящиеся в голубое небо русского юга, торжественные веющие флаги и автомобильную нирвану, в которой находят успокоение и приют машины, отслужившие свой срок. Он называет свою мечту «АвтоСССР». Мечта прекрасна, но денег на нее нет. Недавно Михаила взяли сотрудником в местный краеведческий музей с зарплатой 4000 рублей. «Зарплату сейчас задержали, есть нечего. Марина в лес сходила, лисичек собрала...» — говорит он между делом, в потоке своей быстрой, подвижной, возбужденной речи. Я между тем в молчании стою перед стареньким «Москвичом-401» с пустыми глазницами фар. Михаилу мое внимание к инвалиду не нравится. «На все эти гнилые крылья смотреть незачем! — резко, почти грубо говорит он. — Запас крыльев у меня есть. Поменять — пара пустяков! Я это скоро сделаю!». Потом мы садимся за стол, стоящий во дворе, он смущенно смахивает с него крошки, убирает открытую банку из-под горошка: «Тут вообще-то все не так будет! Тут будет стоять большой стол для гостей, человек на двадцать! И траву я скоро скошу!». Я киваю. Что тут сказать? В нем чувствуется даже не воля — воля все-таки опирается на реальность, питается ею, — а вера: лихорадочная, отчаянная вера человека, видящего в будущем то, что он хочет видеть. Я брожу по полю, между рядами старых автомобилей, и чувствую, что в этих райских, залитых солнцем и звенящих тишиной местах времени не существует. На этом поле что 1847 год, что 1956-й, что 2007-й — все одно. Может быть, сейчас вон из-за того лесочка выйдет барин Иван Тургенев с ружьем в руках и высоких болотных сапогах. Он в этих местах охотился. Выйдет, поздоровается, и мы поговорим с ним про его новую книгу… про мою новую книгу… и про автомобили тоже. Машины молчат, и каждая из них знает что-то такое, чего не знаю я: тайну ушедших лет, истории из жизни хозяина. Вдруг я вспоминаю: много лет назад, вот таким же ясным летним днем, восьмилетним мальчиком я стоял коленками на широком подоконнике нашей квартиры и смотрел через окно во двор, а туда в этот момент въезжал на новой, только что купленной машине отец. Это был «Москвич-412» красного цвета. Такого оттенка красного я больше никогда нигде не встречал. И вдруг тут, на этом зеленом райском поле, я снова обретаю тот «Москвич» из моего детства. Вот он стоит в длинном ряду других машин. У него цвет густого, настоявшегося клубничного варенья. Михаил подтверждает: да, этот колер уникален, такие машины выпускались только в 1963 году. У «Новой газеты» когда-то был «Запорожец» — весьма деятельный автомобиль. Он участвовал в акциях против мигалок и вообще помогал как мог. Я, кстати говоря, все время удивлялся, почему жирафа Самсона приказом по редакции назначили обозревателем, а «Запорожец» не сподобился даже должности корреспондента, хотя по заслугам вполне мог претендовать на членство в редколлегии и (если бы ему поставили новый трамблер) место зама главного редактора. Потом «горбатый», выслужив не один свой срок, куда-то исчез. И вот я нашел его, маленького симпатягу с облезающей с боков краской, в самом центре автомобильного стада, счастливо пасущегося на зеленом поле в трехстах километрах от Москвы. Михаил подтвердил, что да, это тот самый, из «Новой газеты». Теперь он живет тут. Что видят они? Сумасшедшего, свозящего на поле и берег реки Чернь ржавое недвижное железо. Что видит он? Прекрасные галереи, возносящиеся в голубое небо русского юга, торжественные веющие флаги и автомобильную нирвану, в которой находят успокоение и приют машины, отслужившие свой срок. "Новая газета" от 19 июля 2007

Copyright (c) 2006 by MoonLight